Цитати з книги

Солдаты. Христиане в советской армии

Фамилия, имя, дата рождения — сухие привычные вопросы. Есть ли родственники за границей? — нет, — судимые? — тоже нет, в каких войсках желал бы служить? почему именно в них? старшие братья служили? хорошо… Сергей отвечал четко и без запинки, хотя в его голосе и чувствовалось напряжение. — В Бога веришь? — вот оно наконец. Хм… Да что же это с голосом-то случилось? Хотел так же четко и уверенно ответить «Да!», но вместо этого… дал петуха — осечка. — Не понял, — все еще не поднимая головы, сказал интервьюер. — Я спрашиваю, в Бога веришь?! — Д-д-да, — и тут голос, наконец, прорвало, — д-да, да, верю! Студент поднял голову так резко, что, казалось, его обдали кипятком: — Ты это серьезно?! — Вполне. Я — верующий! — уже совершенно спокойно ответил Сергей, чувствуя при этом, как горят от волнения уши. — Ну ты даешь! А с виду вроде нормальный! — Я и есть нормальный! — А вот в армии и проверят, нормальный ты или нет…

«Годен к строевой» — значилось в документах. «Баптист», — красным жирным карандашом было написано по диагонали на обложке «Дела №…». Скоросшиватель призывники носили с собой по всем кабинетам, в последнем из них за столами, составленными буквой «П», восседали человек пятнадцать, — собственно, это и была областная комиссия. Врачи, психологи, партработники, особисты, ну и, конечно же, военные. Вошедший в кабинет призывник должен был встать в середину образованной столами арки, точно в нарисованные на полу «следы». — Ну, что, воин, не выветрился еще Бог из твоей глупой башки? — начал беседу сидящий в центре мужчина, прочитав написанное на папке слово. — На вид вполне здоров, вот и врачи пишут: «Годен». Служить хочешь? — Хочу, конечно! — А с присягой как? — С присягой — сложнее. Принимать не буду… — Родина, значит, зря вас взрастила, выучила, а вы ей служить не желаете? — подал голос сидящий чуть в сторонке подполковник. — Служить не отказываюсь, сказал ведь уже. — Не отказывается он… А не боишься, молодой человек, что мы тебя к черту на кулички отправим? Там тебя даже твой Бог не найдет, — офицер слегка побагровел. — Бог меня найдет везде. А что до куличек, то, когда принимал решение, подумал и о возможных последствиях. — Подумал, значит, — протянул военный. Подполковник стал медленно перебирать бумаги, какую-то из них отбросил в сторону, а потом резюмировал, обращаясь к комиссии: — Товарищи, предлагаю отправить его в стройбат, пусть киркой помашет, может, поумнеет. Как вы считаете? Товарищи закивали головами. Получив их согласие, офицер брезгливо бросил призывнику: — Свободны, гражданин сектант! Вспомните наш разговор еще не раз, будете жалеть о своем решении!..

Слабая надежда на то, что в вагоне удастся согреться, исчезала по мере того, как новобранцы пробирались в совершенно темный, не освещенный ни одной, даже самой слабой лампочкой вагон. Кромешная тьма. Худшие догадки подтвердились — отопление в вагоне не работало. Замерзшая вода изнутри разорвала батареи, растеклась по полу и превратилась в лед, образовав в проходе настоящий каток. В валенках идти по нему было опасно.

Камера для содержания арестованных находилась на КПП. Рядом с комнатой для посетителей — ничем не приметная железная дверь. Как они с дежурным по роте сюда дошли, Сережа не помнил. — Ремни. — Что? — Ремни, говорю, снимай, — дежурный на КПП равнодушен. За что арестован солдат, ему неинтересно. Сергей расстегнул бляху, протянул ремень. — Брючный тоже, и шапку сюда, — наматывая кожу на бляху, спокойно произнес офицер. Х/б обвисло, потеряло форму, брюки сползли на сапоги. «Теперь сюда, — повернул ключ в замке КПП-шник, дверь взвыла писклявым скрипом. — Заходи!» Свет из коридора осветил неокрашенные, грубо оштукатуренные стены, изнутри дохнуло холодом. — Так тут даже сесть не на что, — оглянулся Сережа. — Дайте хоть шинель, что ли. — Может, тебе сюда еще тахту притащить? — с неизменным спокойствием ответил старлей. — Все, приятного отдыха, в туалет по расписанию, утром разбудим. Если, конечно, уснешь. Дверь захлопнулась. Кромешная тьма объяла, навалилась со всех сторон, поглотила в себя. Никакого, даже маленького окна — простой, кубический бетонный панцирь. Света никакого — ни окна, ни лампочки. Сергей постоял немного в надежде, что глаза привыкнут. Куда, в какую сторону идти? Вытянул руки вперед, двинулся. Уперся в стену, пошел вдоль нее, до угла, сделал пару шагов влево, обо что- то споткнулся. Оказалось, тонкая труба в три пальца толщиной. Она торчала из пола примерно в пяти сантиметрах от стены, тянулась вверх сантиметров 35–40, затем изгибалась буквой «Г» и исчезала в стене. Труба была горячая. На этом забота об арестанте заканчивалась...

Сережа понимал: все, что окружает его сейчас, временно. Оно ценно до тех пор, пока его тело одето в форму, пока он зажат строем, пока не имеет права выйти за пределы забора, не может распоряжаться собой. Но когда есть внутренняя свобода, то человека ничем нельзя сковать, на его мысли невозможно накинуть сеть, принудить их, загнать в строй. Внутренняя независимость способна любого невольника сделать свободным.

— Ну что, победит духовность? — косясь на попутчика, спросил Сергей. — Как вы считаете? Трофимыч будто не услышал вопроса, смотрел на дорогу, любовался прелестями австрийской столицы. Трофимыч открыл дверь и, уже поставив ногу на тротуар, на секунду вдруг задержался — повернулся к Сергею и ответил на вопрос, который вначале проигнорировал: — Духовность может победить только в том случае, если будут те, кто готов ради нее пожертвовать собой

купити книгу «Солдаты» Андреас Патц